Сергей Александров – единственный в стране горнолыжник, выступающий на двух протезах, и единственный петербуржец в паралимпийской сборной России на последних зимних Играх в Южной Корее.

Любовь к горам с детства. В 2009 году во время тренировочного похода на Эльбрус соскользнул с обледенелого склона. Падал около 2 километров – тройной открытый перелом обеих ног.

Спустя год после травмы Сергей уже пробовал встать на лыжи, благодаря специальным горнолыжным протезам. Сегодня Сергей Александров в гостях у «Пулковского меридиана».

– Ваши дисциплины – слалом и слалом-гигант. Иногда скорость превышает 100 км в час. Вам не страшно?

– Очень страшно! И в этом суть горнолыжного трассового спорта. Чем быстрее ты едешь, тем больше ты рискуешь, и трасса становится сложнее. Даже самые топовые спортсмены всегда ошибаются. Они никогда не проходят трассу идеально. Потому что всегда рискуют. И за счет этого трасса усложняется многократно – процесс бесконечный.

Если ты на трассе чувствуешь себя комфортно, у тебя все замечательно, значит, ты точно делаешь что-то не так – без вариантов (смеется).

Бесконечный рост – это всегда страшно. Ты должен заставлять себя рисковать, дальше пробиваться. И если это получается, если ты туда шагаешь, в это сумасшествие… причем это сочетание полюсов: одновременно огромная силовая нагрузка и гармоничное легкое движение. Мне очень нравится!

– А желание добиться рекордов возникло после травмы?

– Я был страшно болезненным ребенком. А когда я учился в 8 классе, в туристическом клубе у меня появились друзья, которые предложили: давай пробежим «пятерку», «десятку». И сразу – для меня это было настолько сумасшедшим открытием – я понял: это работает! Появляются огромные силы, никакие болезни не берут.

После травмы ситуация возобновилась. Я был очень долго под обезболивающими. То есть это несколько операций подряд. Три недели реанимации. Организм посадил заново. И опять начал болеть. Но уже опыт тренировок опять меня вывел в нормальное состояние. Сейчас идут нагрузки здорового спорта – совершено ужасные. Но ничего, я выдерживаю. И я не представляю, как можно иначе. Это самый простой источник силы для жизни.

Что касается горнолыжного спорта – просто появилась возможность заниматься этим профессионально. Опять же это звучит так круто: Паралимпиада и все прочее… я видел и на кубке мира, и на Паралимпиаде: это профессиональный спорт, работа, которая оплачивается. Для меня же вопрос о финансировании поездок на соревнования стоит гораздо жестче. Получается, что несмотря на Паралимпиаду, меня в большом спорте фактически нет... И очень жаль. Потому что меня этот спорт сводит с ума. Я все прокляну, пока до туда доеду, но такой счастливый, когда оказываюсь там!

– Вы себя нашли?

– Ой, нет, не дай бог! Мне кажется, слова «себя нашел» – это психологическая смерть.

Недавно мне задали вопрос о том, что такое счастье. Я говорил, что счастлив, потому что могу выбирать, куда идти, во всяком случае, пока мне это удается. Но дело в другом: очень легко сказать, что счастье – это состояние здесь и сейчас. Но это не что-то сложившееся. Это когда ты заглядываешь в бесконечность. Нахождение в состоянии смысла.

Все это очень красиво звучит, но мне кажется, что когда заглядываешь в счастье, именно в то безграничное состояние, там же находишь и такие безграничные понятия, как смерть и одиночество – то, что не хочется принимать, и что мы часто завешиваем ярлыками.

В бездну заглядывать очень страшно, поэтому слегка приоткрытую щелочку в нее лучше завесить и убедить себя: меня не пугает, что там. И в этом смысле заглянуть за завесу – и большое счастье, и огромный страх.

За этой гранью: смерть, одиночество, любовь, счастье, и все это в бесконечности. Вот почему состояние «нашел себя» невозможно, и слава богу. Слишком большой мир и слишком большой человек, чтобы сказать: нашел!

Есть очень конструктивное представление о смерти: если бы ее не было, ее стоило бы придумать. Потому что она дает невероятную ценность каждому мгновению, которое здесь и сейчас. И когда ты понимаешь, что у тебя на плече сидит старая, и ты в любой момент можешь окочуриться, очень трудно ерундой заниматься. И сразу все становится на свои места. Сразу начинаешь искать и смысл, и приоритеты. Об этом в книжках написано по общей психологии.

А из личного опыта… Вот мы стоим на Эльбрусе, наверху. И в ночь перед восхождением я много думаю о смерти. А на следующий день 32 часа нахожусь в состоянии, когда потеря сознания грозит полной отключкой. Вообще с открытым переломом зимой живут в среднем до полутора часов. Мне удалось прожить больше 30 часов с тремя открытыми переломами на каждой ноге – они просто были оторваны. Реально эти самые ноги на штанине держались… но суть в другом: этот вопрос я, так сказать, прочувствовал по полной.

– То есть вы задали вопрос и получили ответ? И все встало на свои места?

– Нет, конечно. И никогда не встанет. Мне кажется, это вопрос мгновения. Когда тебе удалось на мгновение заглянуть за ширму. А потом ты можешь годами книги писать, чего-то там рассказывать.

– Вроде шла разговаривать со спортсменом, а оказалось – с философом, участвовавшим в Паралимпиаде…

– Соловьев, Фромм – замечательные люди! Спасибо им, что все это написали словами, а то бы мы так мучились. Но фаворитов особо нет… Недавно «Капитанскую дочку» Пушкина перечитал – произведение из школьной программы, но совершено фантастическое. Боюсь проводить анализ, но для меня вот что было особенно ценно: Гринев прошел огонь и воду. И через все эти страшные события – как будто на крыльях, легко и свободно, как в сказке. А ведь у него не было каких-то экстраординарных качеств, он не был супергероем.

Единственное, чем он действительно обладал, – вот эта простая фраза в качестве эпиграфа – береги честь смолоду. То есть будь честен с этим миром, с самим собой – и все у тебя получится. Гениальность в том, что очень уж достоверно Пушкин это показал. И хочется ему верить, что мир устроен именно так. Что если ты способен быть честен с собой и с миром, то тебя пронесет – на крыльях сквозь жуть и кошмар. И в этом Пушкин – наше все. Только я боюсь, что филологи меня не поймут.

А однажды мне посчастливилось услышать лекцию профессора СПбГУ Владимира Марковича о «Мертвых душах». Ощущения свои после нее помню до сих пор.

У Гоголя была великая цель – провести человека с помощью своей поэмы из ада в рай. Рай не получился – второй том почти весь был сожжен. Но ад – первый том – получился великолепный. Вроде какой там ад? Ничего плохого не происходит, убийств и чудовищ нет. Хотя для Гоголя чудовищ изобразить вообще не проблема.

Ключевое понятие первого тома «Мертвых душ» – это пошлость. Пошлость – это болото, трясина мелочей. Есть тысячи мелочей, тысячи событий в жизни, но нет ничего важного, ничего существенного. Все герои погружены в какую-то дрянь откровенную. Пустота, тина, мелочи. И когда Ноздрев сегодня тебя обнял, а завтра предал – это нормально. Потому что это уже не человек. Дело в том, что в состоянии пошлости ты себе не принадлежишь.

Кошмар и откровение этой лекции для меня в том, что я начал осознавать, что происходит со мной, когда я теряю ценностную ориентировку. Когда в моей жизни тысячи мелочей, тысячи дел, но нет ничего важного, ради чего стоит дышать, это тот самый страшный ад. И эта пошлость и отсутствие важного каждую минуту, мягко говоря, небезобидны. Это страшно.

– В одном из интервью вы сказали, что вам повезло быть и в мире здоровых людей, и в мире инвалидов. Эти миры отличаются?

– Я бы не сказал, что это настолько разные миры. Я познакомился со слепыми горнолыжниками, которые стали моими близкими друзьями.

В горнолыжном спорте есть такой класс: слепые спортсмены. То есть плоховидящие, тотальников почти нет. Они едут на трассе за гидом (ведущим) и ориентируются не по воротам, а по тени гида, которую слабо видят, и командам в рации.

Недавно на чемпионате России мы с Майей Симановой (я был ведущим плоховидящей спортсменки) умудрились занять второе место. Почему хромой слепого ведет – это долгий разговор. Я так шучу, но это реальная ситуация. Соревнования были сразу после Игр в Магнитогорске.

Эти люди стали для меня больше чем друзьями. Я увидел такое, чего не видел никогда раньше. И дело не в том, чем они занимаются и какие у них проблемы.

Но есть и другие примеры. Понимаете, если обычный человек будет лежать на диване и ничего не делать, то это в принципе сносная жизнь. А вот если инвалид позволит себе лежать на диване хотя бы короткое время, он начнет превращаться в откровенный овощ. И в этом плане особенно детей жалко.

Я в больнице почувствовал, как превращаются в инвалидов в плохом смысле: ты лежишь, у тебя нет сил, просишь подать стакан воды. То есть мне реально очень тяжело. Естественно, окружающие помогают. И через пять минут – компота, пиццы и еще, еще... в итоге моментально пропадает способность самому шевелиться. Тебе очень трудно дотянуться до стакана воды. Но как только ты это можешь начать делать, надо побеждать боль, надо двигаться. Была недавно такая ситуация: я очень устал и три дня лежал, позволил себе ничего не делать. Потом встал на ноги – тут болит, там болит… три дня – и я уже в помойке.

В этом смысле инвалидность можно расценивать как большой бонус. Я точно знаю, что нельзя расслабиться. Или тебе это помогает постоянно побеждать, или жизнь становится гораздо страшнее, чем у обычных здоровых людей. У здорового человека не видно, что он сдался по жизни.

– Правда ли, что вы такой единственный спортсмен в России?

– Без ног? Да. У нас в сборной горнолыжников у одного не хватает руки, у других – пальцев на руках. Я с ними тренируюсь, нагрузки выдерживаю. В принципе, это возможно, оказывается (смеется)

– Журналисты иногда сравнивают вас с Маресьевым. А может быть, Форрест Гамп: ему нравится бежать и он бежит?

– До Форреста Гампа мне далеко. И это в принципе другая история: он достиг того совершенства, когда ему не нужно заботиться о постановке цели. А моя реальность вполне понятна: надо было попасть на Олимпийские игры, для этого нужно было сделать определенные вещи. Есть спорт и железобетонная постановка цели. И тяжелая работа. Без этого никак. Другое дело, что мне бы хотелось до конца своих дней самому выбирать цели, которые, как мне кажется, ведут меня, открывая путь к чему-то более серьезному. Сейчас мне показалось, что горные лыжи – это мое путешествие, которое поможет мне понять этот мир.

Просто очень часто мы выбираем путь и ставим цели, потому что это выгодно или легко получается, а не потому, что люблю и нравится. И это ужасно, на мой взгляд.

– Где тренируетесь сейчас?

– В школе Ларисы Майер на Золотой долине. Там все уровни катания. Команда коммерческая, но я тренируюсь у них бесплатно – мне там очень рады там.

– Семья?

– Дочке пять с половиной. Занимается танцами. Похожа на нас женой по очереди. А история знакомства у нас с Полиной красивая. Я увидел ее в библиотеке и подумал: «Какая девушка красивая! И такую книгу берет!» В руках у нее – Берн «Игры, в которые играют люди». А я тоже психологию люблю. Догнал на улице. Начали общаться. Затем пути разошлись. А потом я упал на Эльбрусе. И Полина узнала обо мне из интернет-источников (друзья подняли хорошую бучу, чтобы мне помочь), пришла в больницу. У нее не было каких-то конкретных планов – просто пришла как друг… На самом деле она мне безумно помогла. Особенно в том плане, когда не можешь дотянуться до стакана воды, а потом уже можешь, но тебе лень, и легче кого-то позвать. И она мне прямым текстом сказала: «Мне нужен победитель. И дело не в том, сколько у тебя ног». Когда совершаешь над собой усилие, это сразу чувствуется.

- После травмы вы ведь могли заняться чем-нибудь менее опасным?

- Почему-то считается, что горнолыжный спорт очень опасный. В плавании, например, травм больше, чем в горнолыжном спорте. Звучит глупо, но там постоянно искалеченные пальцы и сотрясение мозга – биение о бортик. Горнолыжники тоже часто ломаются, как и в любом другом спорте.

- Где вы берете силы?

- Банальная физуха. Я могу говорить тысячи раз: тренировки дают самый простой способ найти в себе силы. Это работает. Начать, а дальше как пойдет. И когда появляется «зачем» – такое настоящее «зачем» – все остальное отпадает.

Энергетика уже найдется любая.

- Что олимпийцам нельзя, но очень хочется?

- Очень важно не растрачивать эмоции. Это максимально простой рабочий процесс. Между стартовым и тренировочным временем очень небольшая разница. И тренировочное всегда лучше. Поэтому есть такая заветная фраза на старте: «Поезжай как на тренировке!» И мы работаем над этим. Швейцария, Америка, Корея – везде круто, но ты приезжаешь туда как на работу. А хотелось бы больше праздника жизни!

На Паралимпийских играх сил хватало, только чтобы полежать. И на книги. Спасибо Максу Фраю: книжки совсем не простые, а читаются очень легко.

- Сергей, почему вы называете себя злостным романтиком?

- В статусе профиля ВКонтакте? Думал, это подойдет в качестве ответа по поводу религиозных взглядов. Что касается религии - это очень сложный вопрос. Мне кажется, там хранится все самое важное, тайное и явное знание о человеке и мире. Ближе всего мне православие. Но я очень боюсь ярлыков. А злостный романтик – это что-то неопределенное. Состояние поиска мне вообще очень нравится.

– На кого равняетесь и кем восхищаетесь?

– Огромное количество людей! Боюсь даже перечислять. Назову тех, о ком уже сказал: команда слабовидящих горнолыжников, жена, Пушкин.