Известные люди в гостях у «Пулковского меридиана» >>> Юрий МАМИН
Режиссер Юрий МАМИН: «Стремление сохранить культуру – смысл жизни человечества»
Режиссёр, композитор, сценарист и телеведущий Юрий Мамин поделился планами и воспоминаниями.
Ровно 20 лет прошло с тех пор, как зрители познакомились с удивительной картиной «Окно в Париж». Ровно 25 лет назад практически той же командой был снят фильм «Фонтан». Сегодня режиссёр Юрий Мамин планирует создать продолжение. О своих планах Юрий Борисович рассказал корреспонденту «Пулковского меридиана», который побывал у него в гостях.
– Насколько я знаю, всю свою жизнь вы живёте на Гороховой. Как человек, наблюдающий за тем, что происходит вокруг, скажите, что изменилось на вашей родной улице?
– Я в этой квартире родился и живу всю жизнь. Эта улица – одна из самых старых. По ней ездили из Зимнего дворца в Царское село наши государи. Я помню, когда она была выложена брусчаткой. С развитием капитализма жизнь подвалов стала активнее. Если раньше там ютились одни крысы, то сейчас подвалы выкупают, приватизируют, внутри них пульсирует экономика. Не проходит и года, как на ней начинают что-то ремонтировать коммунальщики. Улица развивается. Это первое, что бросается в глаза.
– Известно, что вы некоторое время работали режиссёром-постановщиком в провинциальном театре города Великие Луки. Что вам дал этот опыт?
– Великие Луки – городок, в котором не осталось никакой истории: он был весь разрушен. Это такой типичный жёлтый дом с белыми колоннами. Когда я приехал в Великие Луки, меня поразил характерный запах. Через недели полторы – две я этого запаха не замечал. Я поехал туда ставить дипломный спектакль по нелюбимой мной пьесе «Недоросль». Но я ничего не мог сделать, поскольку она была назначена. В то время как раз вышла книга Рудницкого «Режиссёр Мейерхольд». Читая её и подробно знакомясь с тем, как были поставлены спектакли, я вдохновился и поставил пьесу, которую приезжали смотреть из Москвы и Ленинграда. После этого меня стали прочить на главного режиссёра театра. Я ещё поставил несколько спектаклей, как-то «барахтался», пока решался этот вопрос. В это время бывший главный режиссёр договорился с военкомом – и меня благополучно отправили служить в армию. За это я ему очень благодарен, иначе бы я застрял в театрах, был бы театральным режиссёром, про кино бы не думал. Армия сама по себе тоже была полезна, потому что показала, в какой стране мы живём. Армия – это слепок с государства. Она мне помогла, когда я хотел поступить к Рязанову на высшие режиссёрские курсы, я написал работу «Один день музыканта духового оркестра рядового Вооружённых сил ракетных войск». Рязанову это понравилось, к экзамену меня допустили.
– А в Петербурге легко было устроиться режиссёром?
– После армии я вернулся в Петербург. Все места были заняты. Здесь было не пробиться. Но до отъезда в Великие Луки я сделал в Ленконцерте несколько работ, некоторые из которых получили призы, я был принят туда режиссёром. В то время это была наиболее выгодная работа. Хотя все получали относительно немного: машин ни у кого не было, жили в коммуналках. В Ленфильм пришёл по совету жены и товарищей, мне нужно было развитие. Года три работал ассистентом, благополучно поступил на высшие режиссёрские курсы к Рязанову. Мои сценарии браковались до 86-го года. В тот год я познакомился с молодым сценаристом Володей Вардунасом, мы сделали картину «праздник Нептуна», которая принесла мне мгновенную славу. Фильм шёл около получаса, что выглядело более убедительно, получил многие призы. Следующую картину «Фонтан» получил легко, боялся, что вторая картина по традиции не выйдет. Тогда дал себе зарок бросить курить и пить на весь срок съёмок. «Фонтан» получил больше 20 призов на разных фестивалях. Потом были «Бакенбарды» – острый фильм, который очень насторожил власти, в прокат не выдали. Я скандалил и даже отправил на телевидение. Картину показали. Она получила приз в Испании. И потом – «Окно в Париж».
– Вы работаете со студентами. Каким вы видите новое поколение?
– У них есть только те идеалы, которые связаны с комфортом. Комфортная жизнь – идеал современного человека, молодого и старого, и интеллигента, и моих коллег. Именно об этом был мой фильм «Не думай про белых обезьян». Герой исповедует идею богатства, комфорта – современной буржуазной жизни. Это может привести к одичанию страны, к потере культуры. А ведь Россия всегда была страна особой культуры, которая обогащала мир – Чехов, Толстой, Достоевский… Сейчас их не читают, проходят только в школьной программе. Они воспитывали идеалы, близкие к христианским: говорили о доброте, о человечности, сочувствии. Помню, когда я был в армии, один парень у нас всё время хотел быть похожим на Андрея Болконского. Современная молодёжь – это карьеристы. Когда я был школьником, нас спрашивали, кем мы хотим стать, мои сверстники отвечали: космонавтом, лётчиком, биологом, историком, артистом. Сейчас все хотят управлять. К тому же, молодёжь сейчас очень ленивая.
– Какой выход вы видите?
– Прежде всего это вопрос культуры. Искусство даёт модели жизни. Оно, как правило, ведёт по линии гуманизма, добра. Очень важно воспитание на примере героев, которых предлагали деятели искусства. Это были личности, которые вызывали уважение. Вторая сторона дела – пропаганда культуры, культуры, которая позволяет, воспитывать любовь к природе. Необязательно быть начитанным человеком. Когда я в первый раз был в США, меня поразило, со мной ездила группа фермеров, появились такие импозантные, в хороших костюмах люди. Я подумал, что это сенаторы. Там есть культура быта, при которой около своего магазина моют асфальт. Культура – это уровень передовой интеллигенции в стране, интеллигенция должна быть примером, любить свою страну, природу, проявлять доброту, человечность, по-хозяйски относиться ко всему, беречь язык. Вот, Горький написал «На дне», Толстой – «Власть тьмы». Какие слои общества показаны в этих произведениях, какая тяжёлая жизнь, а ведь чистый русский язык сохранён: ни слова матного, атмосфера передана и без грязи.
– Какими проектами сейчас занимаетесь?
– У меня есть два проекта. Первый – «Радость любви к Джойсу» – это серьёзный культурный проект, который связан с тем, что ещё до войны у нас в стране были талантливые переводчики, которые влюбились в Джойса, хотели сделать его труды достоянием читателя. Их за это посадили в лагеря. Но «Улисс» был издан, в 89 году. Этот проект о преемственности, о том, что желание сохранить культуру – смысл жизни человечества. В памяти человеческой остаются только фильмы, книги, картины. Второй проект – «Окно в Париж: 20 лет спустя» – это желание показать портрет России сегодня. Петербург уже не напоминает свалку, он яркий и сверкающий, цивилизованный город. Но желание найти город счастья остаётся. Даже Париж уже не город счастья. Тогда учитель со своими новыми учениками уезжает в Сибирь строить там новый Париж.
– Почему именно в Сибирь?
– Один из его учеников – сибирский промышленник, он бредит Парижем, но решает строить у себя. То есть, с одной стороны, так предполагает сюжет, с другой – это будущее, пока ещё не уничтоженное, не освоенное, там есть перспектива развития нового общества.
– То есть вы оставляете надежду зрителю?
– Конечно. Я хочу сказать, что вообще нет смысла в искусстве, если оно не даёт надежду. Бывает такая форма – критическая, как у Гоголя. Но наиболее перспективно то, что даёт глоток, луч света. От нас очень многое зависит. Правда должна быть суровой, но с юмором. Для того, чтобы зритель мог сочувствовать, у него должен быть и повод для смеха, и горизонт в конце.
– Как вы считаете, в искусстве допустима жестокость?
– У меня одна студентка ради хохмы, делая задание под названием «Мой завтрак», положила на сковородку живую рыбу. Я сказал ей, что больше не буду с ней работать. У неё жестокое сердце. Как-то мы снимали на Баренцевом море. Мои коллеги задумали такой кадр: подойти к птице максимально близко, выстрелить дробью, она разлетится, а мы будем снимать рапидом. Я отказался принимать участие в том проекте, мы с коллегами распрощались. Я не могу до сих пор простить Тарковского за то, что он поджёг корову в «Андрее Рублёве», объясняя это тем, что такой художественный образ был необходим. Вот за рубежом пишут: «во время съёмок ни одного животного не пострадало», западное общество очень гуманистично.
– Чему можно поучиться у западных кинематографистов?
– Во-первых, организации. Когда я снимал во Франции, меня поражало: к началу съёмок всё готово. У нас такого не было никогда. Люди приходят, ждут часами. Там я никогда не терял время. Как здорово! Во-вторых, технологии. Я бы с удовольствием стажировался на съёмках «Матрицы» или «Аватара». Сейчас создал Бондарчук «Сталинград». Это похоже на компьютерные игры. Осуждать картину не буду. Оправдаю по поводу всех обвинений в неисторизме и прочем – она говорит с молодыми людьми на их языке. Я обязал своих студентов посмотреть. Фильмы сейчас снимаются как клипы, зритель лучше понимает быстрые кадры, чем мог их понимать зритель прошлого. Здесь есть риск уйти в сторону одного развлечения, лишить кино сочувствия. Своим студентам я всегда говорю, кино – это зрелище, фильмы должны быть такими, чтобы их не хотелось покинуть во время сеанса, зритель не должен скучать. Содержание никому не нужно, если его не смотрят.
