Григория Чернецова можно смело назвать романтиком-философом, который хочет сказать свое слово в музыке. Жители округа познакомились с певцом в БКЗ – на концерте, посвященном Дню пожилых людей.

– Сколько вы поете?

– Около 25 лет.

– Вам же всего 29…

– С четырех лет. У нас просто творческая семья. Новогодние спектакли устраивались с участием всех родственников. Отец наряжался волком, я – зайкой.

– Получается, первая ария была исполнена под елкой?

– Нет, но начало своей академической вокальной деятельности я почему-то отношу к возрасту четырех лет. Мама часто ставила разные пластинки: Владимир Высоцкий, Анна Герман – замечательные исполнители советского периода, но меня, ребенка, почему-то очень сильно цепляла оперетта «Свадьба в Малиновке». Трудно сказать, чем именно – наверное, своим академизмом. Но, так или иначе, когда отец главной героини Назар исполнял арию про дуб, я ему тихонечко подпевал – вот это очень хорошо помню. И голос свой подстраивал под бас-баритон исполнителя. Ария, кстати, неизвестная. Я ее, кроме как дома, нигде больше не слышал.

– Не хотите ее исполнить?

– Думаю, я к этому приду.

– Кем хотели стать в детстве?

– Мне нравились разные вещи, а стать хотел изобретателем. Но, честно сказать, когда понял, что такое химия и физика – мечта испарилась.

– Вас назвали в честь прадеда, известного историка-краеведа. А музыканты в роду были?

– Наш род священническо-учительский. Были и те, кто имел отношение к христианизации Сибири и Дальнего Востока, были и певчие. Мама продолжает заниматься историей Якутии.

Год назад в Якутске, на родине, состоялся мой первый большой концерт, и он совпал с презентацией трудов моего прадеда: их публикацией занимается мама. Это огромный труд по краеведению, который должен быть по достоинству оценен как деятелями науки, так и простыми горожанами. На этом мероприятии я тоже выступал, и это было для меня очень важно.

– Ваш первый успех? И как вы получили отклик от родных?

– Поступление в консерваторию. Это было что-то невероятное! Мне 17, я только что окончил школу и приехал в Петербург поступать. Нас было больше двухсот человек, а мест всего тридцать… Я совершенно не рассчитывал поступить: во-первых, молодой (все мои одногруппники оказались старше меня), во-вторых, из родного Якутска уезжал с большим нежеланием. Одним словом, я надеялся, что не поступлю. И вот экзамены позади, смотрю списки. А их много: дневное бюджетное, подготовительный курс, оперники, музкомедия и непонятно где что. Пока искал свою фамилию, думал: «Да, наверное, возьмут на подготовительное отделение. Тогда поеду в Якутск. Что мне делать в городе, где никого не знаю? Меня как куст из огорода – вырвали и пересадили в огромный сад. И как здесь жить? Ни родных, ни друзей…»

Пробился сквозь толпу, смотрю – и не могу поверить: среди бюджетников, на дневном отделении, да еще и на оперном курсе! Об этом можно было только мечтать. Звоню маме. Слышу – у нее дыхание перехватило: радость! И я понимаю: я обязан остаться здесь, в Петербурге.

Прошло 12 лет, и когда приезжаю в Якутск, кажется, что захожу в музей моего прошлого – к сожалению.

– Есть традиция в консерватории – поступившие принимают участие в концерте. Что вы исполняли?

– Романс Чайковского «Хотел бы в единое слово». Но я так смешно нарядился! Все были в костюмах или в классических черных брюках и белых рубашках. А на мне были серо-черные льняные брюки в белую полоску и рубашка чуть ли не с огурцами. Я просто не знал, что надо одеться строго по формату... Забавно сейчас вспоминать.

– Мама часто бывает на ваших выступлениях?

– Да. Приезжает, восхищается. Хочет верить и не верит сама себе: ее сын поет на главных сценах. А когда я выступал вместе с Александрой Пахмутовой и Николаем Добронравовым (это было в Большом зале филармонии, концерт был посвящен 110-летию подводного флота России)… Всегда была мечта увидеться с такими великими людьми, как эта замечательная пара. И я пел «Русский вальс» и «Нам не жить друг без друга». Обе песни были мне незнакомы, а когда послушал – понял: если бы знал о них раньше, то мечтал бы их исполнить. Я очень благодарен за это судьбе.

– Автографы уже раздаете?

– Периодически приходится (улыбается).

– А сами бы у кого попросили автограф?

– Я к этому очень спокойно отношусь. Никакого архива фотографий со знаменитостями нет, автографов тоже. Мне дороже впечатления и чувства, которые я храню в себе. И само общение, конечно.

– Фотография с Иосифом Кобзоном на вашей странице в социальной сети «ВКонтакте»: вам удалось пообщаться?

– Почти нет, но очень мудрые наставления от Иосифа Давыдовича я успел услышать.

– Вы много ездите по миру. Первый раз побывали в Японии в 2009 году после победы в конкурсе Елены Образцовой. Где еще были?

– Во многом мир открывает Академия молодых певцов. Мы были во Франции, в Китае, Германии, Швейцарии, Словении, Финляндии, Прибалтике. В Англии были несколько раз. И это одни из самых ярких впечатлений.

Два выступления были посвящены возвращению на историческую родину картин, которые в свое время были куплены Эрмитажем. В первый день в английский замок приехали представители России, прибыла местная знать, а во второй – прилетел принц Чарльз, и небольшой камерный концерт мы исполняли только для него.

– Как это было? В кресле – принц Чарльз, у рояля – вы…

– Замок величественный, сдержанный снаружи и роскошный внутри. Людей почти нет. Мы очень долго ждем. Прилетает вертолет. Мы с пианисткой ждем. Принц заходит – нам дают отмашку – мы начинаем.

– А как же «How do you do»?

– После выступления принц Чарльз нас поблагодарил, сказал, что очень любит русскую музыку. Я исполнял «Выйду на улицу» в интересной обработке (она у меня еще с консерватории). Он был впечатлен. И я видел, как он смахнул слезу.

– Точно? А может, это соринка в глаз попала?

– Это были эмоции – абсолютно точно. И слушал он очень добросовестно, не отвлекаясь.

– Есть ли разница, перед кем петь?

– По ощущениям – да, но по отношению к песне и к зрителю – нет.

– А когда пришло-таки это осознание: я в английском королевстве! пою перед принцем! Или не пришло?

– Гм…

– Не поверю, что не переживали и что коленки не дрожали!

– Конечно, переживал. Но это… просто приятный опыт: пел принцу. Я тогда еще молодой был, зеленый (смеется).

– Ну внукам-то будете говорить: «Я пел самому принцу Чарльзу!»?

– Конечно, буду.

– Публика в разных странах отличается?

– Безусловно. Китайцы, например, не столь эмоциональны, как итальянцы. Но самый благодарный зритель в России. У нас склонны доверять тем, кто выходит на сцену.

– Случались ли забавные ситуации на гастролях? Понимаю, что борщ в ванной кипятильником вы вряд ли варили…

– Я в Лондоне варил. Но не в ванной. Есть один суп, который прошел множество желудков, и все его высоко оценили.

– ?

– У нас двухнедельный тур был: Женева, Милан, Тулуза, Лондон, Мюнхен, Линц. Концерт – переезд – концерт – переезд. Мы просто устали ездить и есть странные салаты с непонятными компонентами. И вот в Лондоне за пять часов до концерта мы понимаем, что поесть-то надо, но идти никуда не хочется. Забежали в магазин, купили курицу, картошку, морковку, лук и быстро сварили суп. Мы снимали апартаменты, поэтому кастрюли были.

Но наше поколение ездит за границу максимально спокойно. Я знаю, какие истории происходили с предыдущими академистами, вокалистами и певцами. Поэтому наши гастроли – это скукотища совершенная. Рассказывать нечего: во время приготовления еды мы не прожигали гостиничные ковры, не передвигали мебель, чтобы этого прожженного пятна не было видно, не распиливали испорченный диван на части, прежде чем незаметно вынести из гостиницы.

– Про какое выступление вы можете сказать: «Это я не забуду никогда!»?

– 10 класс. Мы участвуем в смотре коллективов к 9 Мая. Ставим «Реквием» Рождественского… Что это была за постановка! Плакали все, и мы сами не могли сдержать слез. Это был настолько живой и мгновенный отклик от зрителей, что, мне кажется, профессия певца заинтересовала меня именно в тот момент.

– На каких языках поете?

– Итальянский, французский, английский, чешский, финский, осетинский, иврит. Подчас это буквально попугайная работа – выучить текст арии.

– Какая ария была самой трудоемкой? Или персонаж очень сложным?

– Все по-своему сложные. Взять, к примеру, Онегина. Я вижу в нем несчастного одинокого человека, который позиционирует себя вне общества. И я его честно играю. Но мне все же ближе героические образы. Например, Валентина в Фаусте. Это буря эмоций, и мне все это близко.

– Где вам звучалось лучше всего?

– Просто феноменальная акустика была в небольшом зале в одном из замков Лондона, а вот самая ужасная акустика – совершено этого не ожидал! – в консерватории Верди в Милане. Но главное не акустика, а общее впечатление от концерта, которое остается. Бывает, что акустики нет, а ты чувствуешь себя настолько полным энергии, что голос… летит! Что касается эстрады – здесь главное, чтобы звукорежиссер за пультом был грамотный.

– Волнуетесь перед выходом на сцену или уже нет? Теперь петь – это работа…

– С волнением научился справляться. А вот слово «работа» здесь не подходит – это труд. И порой приходится браться за то, что тебе очень далеко. В этом и заключается актерская профессия: куда бы тебя ни поселили, ты должен одновременно быть собой и тем, кем тебя хотят видеть.

– Есть какая-то незаслуженно забытая песня, которую бы вы с удовольствием ввели в свой репертуар?

– На самом деле много песен, которые хочется оживить. Например, совершенно невероятная песня Анны Герман «Город влюбленных людей». Ее мало кто знает. И главная мысль такая: не надо ссориться, есть любовь. Вот этого на нашей эстраде сейчас нет.

Ни для кого не секрет: о чем в песне поется, то человек и воспринимает. Но мы-то думаем, что музыка, которую мы слышим, например, по радио, вроде развлечения – просто фон. А на самом деле музыка обладает невероятной энергетикой, и часто – отрицательной. И она влияет на слушателя – либо своей пустотой, либо замещает положительную энергетику. Поэтому нужно выбирать, что слушать. Вот если театр – это храм искусства, тогда что такое музыка? – Религия.

– Можно ли сказать, что скоро зрители в вашем исполнении услышат хорошую песню о любви?

– Много хороших песен о любви.

– Вы хотите петь именно про любовь?

– Я хочу петь и пою о главных вещах. Мне очень близка мысль Андрея Белого о смысловом наполнении музыки и ее национальных корнях (случайно наткнулся на книгу «Символизм как миропонимание»). Сейчас у нас все что угодно, но не свое… я даже не знаю, есть ли смысл об этом говорить, если честно... мы ведь со сцены должны донести до зрителя что-то по-настоящему важное…

– Что конкретно вы пытаетесь сказать со сцены, например, БКЗ, который вмещает почти 4 000 человек? Что вы пытаетесь донести до своего зрителя?

– Мне всегда хотелось пробудить сознание… но об этом пока рано говорить, поскольку мне немногое удалось сделать.

– Кого слушали в юности?

– Я все слушал: и Высоцкого, и Цоя, и «Ласковый май». Я и пел все это.

– Часто останавливаетесь, чтобы послушать уличных музыкантов?

– Бывает. Частенько у метро Пл. Восстания останавливаюсь послушать. Как-то не выдержал – предложил вместе что-нибудь исполнить. Спели «Это все» ДДТ.

Недавно были в Ялте, подошли к уличным музыкантам, и минут сорок – почти концерт – я пел. Вот такие непреднамеренные концерты для меня обладают особой ценностью, потому что это всегда живые эмоции, которые ни с чем не сравнить.

– Поклонники говорят о вашем бережном отношении к репертуару Муслима Магомаева. В чем это выражается, как вы думаете?

– Ничто так не может пробудить во мне эмоции, как исполнение Муслима Магомаева... Грустно, когда исполнитель думает не о том, что он делает, а каков он в этом. Главное – не исполнитель, а песня. И потенциал, который в ней заложен. И все, что может сделать певец, это его раскрыть, отдав дань уважения первому и главному исполнителю этой песни.

– А чем именно вас привлекает Элвис Пресли?

– Я никогда не искал кумиров. У меня их нет. Но вот я смотрю запись концерта в Лас-Вегасе, сделанную без малого 50 лет назад, и думаю: откуда такое мастерство, умение держаться на сцене и владеть залом? Хотя дело здесь не в мастерстве. Элвис просто сам был таким. Я уверен: он над собой не работал и никаких специальных сценических занятий не посещал. Он просто жил на сцене. Вот я к этому и стремлюсь – чтобы можно было дышать вместе со зрительным залом.

– Вы в юности стихи писали?

– Угу… и сейчас пишу. Я очень хочу дорасти до того состояния, когда можно будет творить – написать песню. Мне, конечно, не хватает образования. Гармонизация – это очень непросто, а композиторство – отчасти математика. – Есть с кем поделиться своим творчеством?

– Есть. Только я самокритичен. Но иногда делюсь.

– Пишете про главное?

– Я влюблен в эту жизнь, в этот мир. И хочу максимально принять участие во всем этом. Внести вклад именно в изменение наших душевных установок.

– То есть вы не только хотите спеть слова, но и сказать свое слово?

– Да, обязательно.

– Благодаря голосу и таланту вы открываете мир. А какие открытия вы сами делаете в этом мире?

– Сила мысли. То есть насколько все в этой жизни возможно, насколько нет предела. Человек на самом деле способен на многое.

– За что благодарны судьбе?

– За все. К 30 годам приходит, наверное, мудрость. Мне не хочется быть пустожителем на этой земле. Я хочу вносить вклад. И буду.

Хочется вернуть музыке звучание. Чтобы настоящие песни продолжали жить.